ЛЮБОВЬ И МИГ.

ГОРИТ ОДНА ТВОЯ ПОЛНОЧНАЯ ЗВЕЗДА,
ТЕМНО И ГРУСТНО НА МОЕЙ ПУСТОЙ ПЛАНЕТЕ.
ТЕБЯ Я БОЛЬШЕ НЕ УВИЖУ НИКОГДА;

ЛЮБОВЬ И МИГ - ОНИ КАК ВРЕМЯ В ИНТЕРНЕТЕ.

НАКРЫЛАСЬ МИЛАЯ.

Какой красивый был у нас с тобой роман,

Но ты поверила подружкиным рассказам.

Опомнись, милая, ведь ревность не обман,

Из-за неё любовь «накрылась медным тазом».

ЗАПАХ ПРИЗНАНИЯ.

От зимней спячки не проснулись тополя,

Но уже близок запашистый этот миг.

У твоей шляпки полукруглые поля,

А я в любви тебе признаюсь напрямик.

НОКТЮРН ОТ КУТЕРЬЕ

Уходит лето (видно так решила осень),

Не попрощавшись, даже не предупредив.

Оставив в память о себе лишь зелень сосен,

Да грусть дождей в слезах плакучих дивных ив.

Уходит лето, следом девушку уводит

Под шорох листьев, исполняющих  ноктюрн.

Финальный бал любви, которым  верховодит

Всё та же осень, в сшитом платье от кутюр.

Как жаль остаться и без девушки и лета,

Уже известно, что там будет впереди.

Холодной осенью весна для первоцвета;

За летом вслед любовь моя не уходи.

ЛЮБЛЮ КАК ХОЧУ

Кому-то кажется, что ночь под утро спит,

И нет ей дела до бессонных томных чувств.

Но губы шепчут про себя и рот полуоткрыт:

«Я так люблю тебя, я так тебя хочу».

ХОЧЕТСЯ УТОНУТЬ.

От соловьиных песен нынче не до сна,

Но невозможно за любовь их упрекнуть.

В твоих глазах проснулась вешняя весна

И мне в них хочется от счастья  утонуть.

ОБРАЗНОСТЬ

Из черно-белых и безрадужных полос

Ты образ в зеркале вчерашнем создаёшь.

Из-под, без времени, седеющих волос

Ту, настоящую, себя не узнаёшь.

Тебе видны во всём от прошлого следы,

Их отблеск смыл закат в речные виражи.

Но кто глядит в тебя с поверхности воды,

Кто отражается другой тогда, скажи?

Смотри, какие бирюзовые глаза,

Какие волны распускающихся кос,

Не образ, нет. А Мона Лиза в образах!

И черно-белых нет, безрадужных полос.

Душа грешит, порой, податливостью глин, 

Когда слепить, не созидая, так легко.

Ведь человек себе и раб  и властелин;

Живите, думайте, любите глубоко.

ВРЕМЕНА ЛЮБВИ.

Капризный приближается циклон                    

И переменится  не к лучшему погода.

Закроет тучами прозрачный  небосклон,

Всё как у нас с тобой последние полгода.

У нас  с тобой теперь ни лето, ни зима,                      

Период странного чужого межсезония.                            

Природа чувств любви от нас сошла с ума,          

Царит в эмоциях сплошная дисгармония.

У нас весна с тобой пока ещё вначале,

Не тает снег, но оттепель уже.            

И в карусели дней то радость, то печали,

И что ещё там впереди на вираже.

Душа как осенью зелёная листва,              

Зажжётся золотом в свечах рябины спелой.      

И отгорит, прервёт красивость торжества, 

Оставив древо нашей жизни пустотелой.

Весна не осень, а зима совсем не лето,

Тебе - другой не я, другая мне -  не ты.

Но впереди у нас с тобой так много света,

Осталось выстроить взаимности мосты.

ТАНЦУЙ ОТ ПЕЧКИ

              

Танцующей походкой от бедра

Мужчин волнует эта девушка с утра,

Она несёт на коромысле два ведра.

Судьба – индейка, ну а жизнь - она игра:

Ведь девушка была «Кармен» ещё вчера,

С цыганской страстью проводила вечера.

Но был лишь дым, и не было костра,

Кому нужна была такая мишура?

Ну а история как этот мир стара -               

Она ждала, когда придёт её пора.

И нет, пожалуй, худа без добра,

В неё влюбился парень с нашего двора.

Не зря пословица старинная мудра -

Чеканкой медной не заменишь серебра,

Бог создал Еву из Адамова ребра.

Ну а, Кармен? В «Кармен» играет её младшая сестра.

ПРОПАЩАЯ

          

Тебя, пропавшую зимой, весной искали. 

Исследовали в парке все дорожки.

А ты тонула в пьяном пенистом бокале

И обнажала под вино безвинно ножки.

НЕЖНОСТЬ РЕСНИЦ.

              

Синицы семечки на солнышке щелкают,        

Порхая около счастливых наших лиц.

Мои глаза и губы всю тебя ласкают;  

И счастлив взгляд твой из-под нежности ресниц.

НАСЛЕДИЕ ДРЕВНОСТИ

                
Душа не тело -она вечно молода,

Вскочить ей хочется на буйного коня.
Ведь, несмотря, на уже древние года,
Остался след любви от страстного огня.                             

ПОСЛЕДНЕЕ АДАЖИО

ПОСЛЕДНЕЕ АДАЖИО

День, вспыхнув, гаснет; ночь длиннее века,

Мир в зимней мгле, как погребённый заживо,

И меркнет взгляд, уставший, человека.              

Но что это? Звучит.., звучит адажио.

Звучит адажио и голос фортепиано

Поёт о грусти и несбывшейся мечте,

То возникает, будто образ из тумана,            

То растворяется в безликой пустоте.

Звучит адажио как легкая улыбка,

Надеждой теплятся усталые глаза.

Лишь  диссонансом к ним в оркестре плачет скрипка,   

Смычок её - застывшая, скользящая, слеза. 
             

Звучит адажио и в  глубине органа     

Рванулось, всхлипнуло и всё оборвалось,  

И обнажилась кровоточащая рана,

Ведь  не было того, что не сбылось.

Звучит адажио болезненно в ушах,             

Сжимается израненное сердце.

И цепенящий ужас, и смертельный страх

Сквозит в мажорных и минорных герцах.

Звучит адажио, оркестр живёт, рыдая,   

С ним вместе плачет не одна, а сотня скрипок.

И, кажется, весь мир уже страдает,               

О, как раним, как слаб и как он хлипок.

Звучит адажио и сердце рвёт на части,

Уводит душу кто-то в небо  откровенно.

И, понимаешь, какова цена несчастий,  

Как скоротечна жизнь и как она бесценна. 

Звучит адажио и, отзываясь болью,

Скорбит мелодия от горечи утрат,           

Лишь си диез  в аккорде с ре бемолью,            

Взывает верить и дождаться до утра. 

Звучит адажио и колокольным звоном    

Стремится к вечности, зовёт к  восходу дня.

Взывая к милости, с прощением, со стоном

Звучит адажио! Но уже нет меня. 

БЕЛАЯ КАСТА

БЕЛАЯ КАСТА.

Ты сказал о себе: кофе варишь и шёлком прядёшь,

Остальные питаются кашей и носят рогожи.

Соглашусь, но не в этом озноб мой и дрожь,

От того, что народ для тебя как немой с неумытою рожей.

Салютуешь тому, кто от жару замлел в теремах,    

Воспевая лишь тех, кто относит себя к полиглоту.

Всё резонно, однако в простых, для тебя недоступных, умах, 

Этот жалкий портрет вызывает плевки, и, пожалуй, зевоту.  

Сожалеешь о том, что без сложности нет ремесла,

Изливающий ложь, не дотянет до голости правды.

Почему же тогда, понимая исчадие зла,

Излагаешь стихи в виде голой салонной шарады.

Восхищаешься тем, что узор это есть красота,

Что кривая сложней, чем простая по сути прямая.

Только как понимать - без излишества все босота,

По одёжке других, человеческий род, принимая.

Больше хочешь того, что от блага тебе не досталось,

По костям норовишь бить, кого называют людьми.

Твой позыв для толпы вызывает презренность и жалость,

За неё и за Русь никогда ты не ляжешь костьми.

ЧЕРЁМУХОВОЕ ДЕТСТВО

Я помню детство своё будто бы сейчас,

Мы рвали ягоду с погнувшихся черёмух.

И, по-ребячьи, выставляли напоказ

Рисунки языков своих чернёных.

Бывало, в бедности, ходили мы в рванье,

И из шинелей нам одежду шили мамы.

Мы в ней мечтали бить фашистов на войне

И как отцы носить от пуль хотели шрамы.

Лучи палящие полуденных часов

Загаром бронзы жгли от пяток до макушки.

Вода вскипала от ребячьих голосов,

А за рекой судьбу пророчили кукушки.

Как пузырились в лужах тёплые дожди,              

Когда по ним мы летом бегали босые.

И много  дней ещё так было впереди

До серых изб в дожди осенние косые.

И как былинки на лужайках мы росли,              

Неизбалованные в сладости и неге.

Прощаясь с летом, нам кричали журавли

Напоминанием о первом скором снеге.              

Буржуйка-печка грела вместо батарей,

Мы к тесным зимам привыкали понемногу.

Но, как же,  жаждали свободы поскорей,   

Шагать хотели с временами вместе в ногу.      

Мы научились наизусть считать до ста,     

Уже сквозь пальцы по-мальчишески свистели,

Любили Сталина и славили Христа

Под завывающий январский гимн метели.

Какое счастье, что весной ломался лёд

И половодье приносило птичьи трели.            

Ещё далёким был гагаринский полёт, 

Увековечивший все вешние апрели.

Ещё не скоро будет «оттепель» в стране,

Но нам тепло дарила талая поляна.

Кораблик наш бумажный плыл по быстрине

С мечтой достигнуть мирового океана.

И год за годом дни рождения текли,  

На косяках об этом делались зарубки.

В подарок матери нам пряники пекли,

А леденцы так были лакомы и хрупки.

Ах, этот запах свежих солнечных хлебов,

С дымком древесным, улетающим за годы,

Неповторимы, как и мамина любовь,

Детей хранившая от всякой непогоды.

Казалось, детству нет начала и конца,

Оно вращается по замкнутому кругу.

Быть может, скрывшись  за морщинками лица

Мы с ним бежим по нашей жизни как по лугу.

Далёкий образ память бережно хранит,

Оттуда слышится дыхание тальянки.

И неразрывна с детством жизненная нить;   

Зачем тогда звучит «Прощание славянки»?

ВРЕМЕНА ЛЮБВИ

Капризный приближается циклон                    

И переменится  не к лучшему погода.
Закроет тучами прозрачный  небосклон,
Всё как у нас с тобой последние полгода.

У нас  с тобой теперь ни лето, ни зима,                      

Период странного чужого межсезония.                            
Природа чувств любви от нас сошла с ума,          
Царит в эмоциях сплошная дисгармония.

У нас весна с тобой пока ещё вначале,
Не тает снег, но оттепель уже.            
И в карусели дней то радость, то печали,
И что ещё там впереди на вираже.

Душа как осенью зелёная листва,              
Зажжётся золотом в свечах рябины спелой.      
И отгорит, прервёт красивость торжества, 
Оставив древо нашей жизни пустотелой.

Весна не осень, а зима совсем не лето,

Тебе - другой не я, другая мне -  не ты.
Но впереди у нас с тобой так много света,
Осталось выстроить взаимности мосты.

 

СТАЛИНСКАЯ ТЕЛЕПОРТАЦИЯ.

Что, господа, уже от Путина устали?

Или давненько вам не чистили мозги?            

Сегодня Берии звонил товарищ Сталин

И приказал поднять чекистов из могил.

Во все концы страны направил директивы -

НКВД и КГБ воссоздавать.

Закрыть немедленно прозападные чтивы               

И никаким Хрущёвым слова не давать.            

Найти всех тех, кто был причастен к перестройке

И поместить без льгот в «Бутырку» и в «Кресты».

Отдать под суд, но не гуманный, а из «тройки»,

Судить от имени народной бедноты.

Составить списки, но без спешки и авралов,

Кто развалил народом созданный Союз.       

Гайдаров, Ельциных и прочих либералов,

Сослать в тайгу марксизм наматывать на ус.

Издать указ: очистить в целях гигиены

Нечестно нажитые  бизнес – кошели.

Изъять все евро, фунты, доллары, иены,

Ввести советские и царские рубли.        

Поставить ересь на горох и на колени,

Кто за серебряник Россию променял,

Отправить всех их за рубеж, к едрёной фене,

Куда Макар телят своих не выгонял.

Ввести запрет ругать правительство со сцены,    

Конфисковать у банков, бизнеса маржу, 

Два раза в год снижать по просьбам граждан цены,

Не повышать их по любому платежу.

Лишить чиновничество всяческого блага,             

Создать колхозы; думы разом распустить.

Напомнить всем о преимуществах гулага,

К социализму путь в борьбе провозгласить.

Отдать долги всем старикам и ветеранам,

Тем, кто с нуля Союз Советский создавал.

Не позволять считать властителей тираном,

Всех не согласных - в зону на лесоповал.

А чтобы контра вся из партноменклатуры                   

Не подстрекала к бунтам вредный элемент.

Восстановить порядок в виде диктатуры,

Как самый веский пролетарский аргумент.

В международной предвоенной обстановке

Вооружить бойцов бессмертные полки.

А в остальном доверьтесь питерскому Вовке,

Он разберётся с легкой, путинской, руки.  

Вердикт истории века оставят в силе,

Телепортация – не метод возрождать.  

Но если Сталина бы боги воскресили,

Он по «заслугам» мог и кой-кому воздать.

Читатель добрый - гражданин, товарищ, барин,

Умом Россию не объять и не понять.

Владимир Путин, Президент - хороший парень

И на него, пожалуй, нечего пенять.  

Нежность ресниц.

Синицы семечки на солнышке щелкают,        

Порхая около счастливых наших лиц.

Мои глаза и губы всю тебя ласкают; 

И счастлив взгляд твой из-под нежности ресниц.

Малиновая ночка.

Ткёт закат малиновые вязи,

Рдеют облака у горизонта.

Запахов невидимые связи

Донеслись из грозового фронта.

Опахнуло мокрою травой,

Током атмосферного разряда

С привкусом полыни полевой.

Нет дождя; он где-то уже рядом.    

Задремали от покоя рощи,

Свежесть, от погоды, ожидая.

Месяц на показ выходит тощий;

Засыпает ночка молодая.

Но внезапно дождь, как из ведра

Свалится одной сплошной стеною,

А потом заснёт всё до утра,                 

Скрывшись за туманной пеленою.

Только нам с тобою не до сна,

Но не, потому что, ностальгия.

Эта ночь как поздняя весна,  

Были вёсны, но совсем другие.

                        Афганский изгиб.

Свет промчавшихся фар вырвал из темноты,

Незнакомку в осеннем пальто.

Из-за памяти лет шла навстречу мне ты,      

Прикрываясь намокшим зонтом.

Над зеркальностью луж силуэт твой  парит,   

Как свечи недоступный мираж.

То затухнет во тьме, то опять загорит,

Оживляя ночной антураж.

От меня до тебя  сто неполных шагов,   

Измеряющих силу  любви.        

Через ширму дождя, в рампе ярких кругов    

Луч твой лик ореолом обвил.

Ближе, ближе.., я вижу родное лицо.

Свет притух; полумрак как вуаль.             

Блеск руки - обручальное, будто, кольцо,                   

На плечах вязью лёгкая шаль.                    

Вот уже различимые в профиль черты,   

Вздёрность губ меж овалами щёк. 

И походка - без спешки и без суеты,  

И знакомое что-то ещё.

Ты сегодня такая же, как и тогда, 

Волос прядью свисает с виска.

Только кажешься мне чуть другой иногда;

Вот и локон не в три завитка.               

Вспыхнув, твой силуэт погрузился  во тьму,

Ну а я – в те далёкие годы.

Много лет пронеслось, не дай бог никому

Пережить лихолетий невзгоды.

Мы, почти что, ровесники были с тобой,    

Я постарше, а ты, так была молода.       

Небосвод был над нами - шатёр голубой,   

И дурманила пряно полынь-лебеда.

Школьный бал и тебе нет семнадцати лет,

Я с повесткой - армейский призыв.                

Уже завтра помашешь косынкой мне вслед

На перроне, глаза прослезив.                                 

Миг разлуки непросто порой превозмочь-

Наши помыслы были легки.

Мы любили и в эту последнюю ночь

Знали счастье и были близки.                                     

Мама, папа, простите, что были одни

До утра, ожидая без сна.                                  

Только именно в эти счастливые дни                

Начиналась в Афгане война.

А потом, ограниченный войск контингент,    

Краткий курс молодого бойца. 

Марши автоколонн, раскалённый брезент,

Клятва выполнить долг до конца.

Мне хотелось, как папа, разведчиком стать,           

Бить врага с автоматом в руках. 

Он меня научил говорить и читать               

На пушту и дари языках.

Первый бой и десант к кишлаку Шинкарак,      

Разведвзвод взял высотку у грота.                    

Выбит был из-за гор наседающий враг,  

Но погибла девятая рота. 

Под огнём моджахедов солдаты ползли,       

До костей обдирались как в тёрке.

Своим телом и сердцем в груди берегли

Фотоснимки родных в гимнастёрке.

Мы безусые были, совсем пацаны,

Боевых не имели наград.

Ждали дембеля, чтобы вернуться с войны 

В свой далёкий родной Ленинград.

Все два года, почти что, бои да бои,

В передышках досуг тыловой.                     

Письма маме писал, ждал ответы твои                   

В адрес части своей  полевой.                           

Оставался до осени маленький срок,                         

Мы все ждали последнего сбора. 

Но судьба напоследок нажала курок

В катакомбах пещер Тора-Бора.

С перебитой ногой и ранением в грудь,

Я проход в скалах к выходу рыл.                    

Между трупами полз, среди каменных груд,      

И от боли судьбу костерил.

Как же часто нас в жизни преследует рок,     

Нет нужды по нему причитать.

Я неплохо усвоил отцовский урок,

И мечтал переводчиком стать.                            

Видно, мама моя, Бога стала молить                       

И сыночка смогла уберечь.

Меня «дух» подземелья  хотел пристрелить,

Но услышал афганскую речь.              

Как потом я узнал, в этом жарком бою

Много наших ребят полегло.                     

Души павших друзей в журавлином строю

Улетели, лишь мне повезло.              

Помню, как получил в зубы сильный пинок,       

Окровавленный  сорванный бинт,

Стук цепей кандалов у стреноженных ног

И тоннелей ночной лабиринт.               

Много месяцев долгих в застенках тюрьмы,      

В душной яме темницы –зиндана,

Всё казалось могилой и царствием тьмы,              

Но свобода приходит нежданно.

Без надежды на то, что из плена спасут,

Я конвой попросил, осмелев,

Привести меня в штаб, где Ахмад шах Масуд,

Командир ихний, «Панджшерский лев».

Я хотел за себя и других попросить,        

Чтобы участь облегчить в плену.                           

Побатрачить в соседний кишлак отпустить,

Искупить все грехи за войну.                  

Он заметил, что я не по возрасту смел,

И советского лучше убить.

Но за то, что был ранен и выжить сумел,

Приказал переводчиком быть.

С того дня в штаб охранник меня приводил,    

Когда пленных вели на допрос.

Я на русский с афганского переводил,

«Шурави» задавая вопрос.                              

Как же я пожалел, что остался живой,

Видя их осуждающий взор.

Проклинал этот час для себя роковой,

Я изменник, а плен, всё равно, что позор.     

Я уже не считал годы, месяцы, дни,

Имя, внешность и веру сменил.

Лишь остались от Родины фото одни,

С них твой взгляд меня к дому манил.

Долго был батраком у афганских племён,                     

Перепроданным несколько раз.           

И почти позабыл, что когда-то пленён,                 

Лишь любовь от беспамятства спас.                   

Здесь замедлился, будто бы, времени бег,

Но его снова случай прервал.                           

Русских пленных увёл в Пешавар Аслам Бек,    

Сквозь Хайберский проход – перевал.

Так судьба завела в Пакистан и Иран,

В рабство власти пуштунских вождей.   

И понёс меня ветер по множеству стран,    

Как песчинку в пучине людей. 

Было страшно вернуться в Советский Союз,

Плен солдатский - дорога под суд.

Сцену поднятых рук со словами «сдаюсь»

Вряд родители перенесут.

Будь ты проклят, мой жребий, афганский изгиб,

Искалечивший тело и дух.

Ведь о тех, кто в плену, и о тех, кто погиб

Запрещалось рассказывать вслух.

Русский пленный за жизнь поплатился вдвойне,

Рассчитался ценой дорогой. 

Мне хотелось родным рассказать о войне;  

Лучше я, а не кто-то другой.

На афганской войне страшна кровная месть,

Где костры из солдатских костей.

Мы однажды с надеждой услышали весть

Об уходе советских частей.

А потом, понеслась новостей череда,

Что не стало советской страны,

Что случилась с Россией большая беда;

Сводки будто с гражданской войны.

Мы боялись возврата с повинной назад

И скрывались подобно зверью.

Всё же я оказался по-взрослому рад,                 

Дать газете своё интервью.

Через несколько дней консул мне позвонил,

Попросил точно имя назвать.

Объяснил, что России я не изменил,                  

Обещал о семье всё узнать.

Почти год мне пришлось документ ожидать,

Вместе с фото родителей, брата.

И скупые слова - как вам их передать -                  

«Все погибли в Москве от теракта».

И ушла вся земля у меня из-под ног,

Смысла не было, будто бы, жить.

Я на свете остался совсем одинок,

Кроме встречи с тобой, чем теперь дорожить?

Все формальности долго ещё проходил;

Я был подданным их короля.

По бескрайним морям мой ковчег бороздил,

Наконец показалась земля.

Путь обратный на Родину слишком тяжёл,  

Кровью демон его окропил.

Двадцать лет я домой обездоленный шёл

И на берег родимый ступил.

Дождь. Мне город, промокший, не рад,

Львы суровые ночь стерегут.

Провожал на войну колыбель-Ленинград,

Встретил пленного Санкт-Петербург.

Бег машин, как поток в недрах бурной реки,

Разделил  параллель берегов.                         

Сто неполных шагов – как они далеки,

Нет друзей, впрочем, нет и врагов.

Ливень времени лет здесь следы мои смыл,                     

И сейчас льёт, о чём-то скорбя.

Повстречаться бы с ней - вот мой жизненный смысл;

Наконец-то я вижу тебя!

Мы почти поравнялись. Как сердце стучит.

Вот сейчас ты узнаешь меня.

В этот миг я услышал, как кто-то кричит,     

И себя и погоду кляня.           

Сзади женщина быстро меня обошла,

Её губы, волнуясь, дрожали:

«Дочка, здравствуй, как долго тебя я ждала».

-«Здравствуй, мама. Мой рейс задержали».

Проходя мимо них, я ускорил свой шаг,

Что ж, ошибся, а всё-таки жаль.                                   

«Ой!» - воскликнула дочь. Я успел кое-как

Подхватить с её плеч, обронённую шаль.         

«Извините». – «Спасибо»- и весь разговор,           

Продолжать больше не было сил.                           

Вдруг меня обожгло - старшей женщины взор

Меня, молча, глазами спросил.          

И, вглядевшись в лицо, я другие узнал,  

Тоже близкие сердцу черты.            

Я девчёнкой подругу свою вспоминал,   

Здесь увидел её, но иной красоты.       

А она: то посмотрит на дочку свою,     

На меня, потом, бросит свой вгляд.   

«Поддержи - прошептала - я не устою»,

Отшатнувшись внезапно назад. 

Дочь прижала её и рукой обняла,       

Я в асфальт, будто вкопанный, врос.

Видно мать про меня уже всё поняла,           

Получив мой ответ на безмолвный вопрос.

С чувством горькой вины улыбнулась  она;

Грудь у раны под клещами сжалась.

Раньше знал по глазам, что в меня влюблена,

А теперь видел в них только жалость.       

Растворившись, надежда слезою стекла,

Брызнул искрами внутренний враг.

Будто сдвинулась пуля и в сердце вошла;

Дальше всё. Бессознательный мрак.   

Открываю глаза: я в больничной палате.

Вышел целым из прошлого сна.                          

Слышу голос ( две женщины в белом халате):

«Это дочка твоя; я - любовь и жена».