Благоухают мёдом розы на рассвете, Их нет прекрасней не в моём, в чужом саду. Запретную любовь твою в расцвете, Я без согласия в свой терем уведу.
Я уведу любовь в распахнутые зори, В цветочные луга сквозь горизонт, Под сени радуги в предгрозовом узоре. И возвращаться ей обратно не резон.
Там, позади, ошибки юности греховны, Там нет свобод - они прикованы к любви. И в том миру, где плоти близостью духовны, Сын Афродиты – Эрос, лаврами обвит.
Здесь для возлюблённых есть брачная обитель, Здесь миг за мигом, день за днём услада жизни. За краткость века, за мгновения любите, Любовь любите от рождения до тризны.
Берёзки белые, судьбы людской гадалки, Вы были стройными, теперь дрова и палки, Палёный лес берестяной - свечей огарки. Вы были нужными - из вас ваяли парки, Теперь гробы из вас везут на катафалке. Вокруг безжизненность, то вороньё, то галки, Всё - пересуды, сплетни, драки, перепалки. А люди - нищие душой, больны и жалки, Слова и мысли их похожие на свалки. Одна надежда, что дрова в камине жарки. Их отблеск пламенный, во тьме их искры ярки, Как новогодние желанные подарки, Когда душа согрета после зимней чарки, А друг твой рубище отдал с плеча по-барски. Дарить тепло другим - не гнить в мирской хибарке, В любви потратить пыл горячий свой бунтарский. Не прозябать от жития в своём достатке, Делиться так, чтобы без горечи в остатке - Вот смысл горения души в смертельной схватке.
Пелена на глазах, на губах нет улыбки, Море, с небом сливаясь, печалью блестит. Ты живешь только в звуках рыдающей скрипки, Да и скрипка сама об ушедшем грустит.
Мне не придётся побывать в Санкт-Петербурге, На Пискарёвском седины не преклонить. Но век двадцатый, словно вещий сивка-бурка, Связал в одну нас историческую нить.
В Сибирском корпусе, на Первой мировой, Отец мой был в составе сводного отряда, Который переброшен был с войны передовой, В войну гражданскую в защиту Петрограда.
Был перелом в стране, потом был «перегиб», Волна репрессий, но не бомбы и снаряды. В войне Отечественной дядя мой погиб, Он прорывал, прорвал блокаду Ленинграда.
С ребёнком мама моя, труженица тыла, Пока не зная, что она вдова-солдатка. На все четыре долгих года приютила Девчёнку. Имя её - Шура-ленинградка.
Санкт-Петербург, так много в этом слове, Ни власть для памяти, ни время не преграда. Ведь подвиг воинский он из солдатской крови, Ни Петрограда не забыть, ни Ленинграда.
Норд-ост, по-балтийскому, жгуч и суров, Он дарит влюблённым по розе ветров. Здесь белые ночи и будние дни, Здесь люди и сфинксы - загадки одни,
Скульптурой шедевра застывший прибой, Клинок Петропавловки, рвущийся в бой. Здесь помыслы храмов извечно чисты, Здесь счёты не сводят, а сводят мосты.
«Гром-камень» волной над Сенатской восстал, Вздыбившись, со всадником взмыл пьедестал. Здесь символ побед - Монферрана свеча, Окно прорубив, здесь не рубят с плеча.
Над Зимним дворцом дух Франческо Растрелли, На Невском есть память про смерть при обстреле. Здесь время на шаг от эпох впереди, Здесь слёзы войны, а не просто дожди.
Под пасмурным небом блестят купола, Как будто эскадра в залив поплыла. Здесь музыка храмов в органах звучит, Здесь стук метронома минуту молчит.
Парит над Невой величавый Исакий, Хлеб кушает каждый, блокадный – не всякий. Здесь кровью людскою свобода добыта, «Никто не забыт и ничто не забыто».
Бессмертными строчками, из-под пера, Воспел гений Пушкин творенье Петра. Здесь золото храмов, здесь триптихов град, Здесь Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград.
По тёплым лужам ты промокшая идёшь, Блик тайн твоих открыло платье, облегая. Тебе к лицу прозрачность платьица и дождь- Ты в них прекрасней, чем «Олимпия» нагая.
А впереди так манит светлый горизонт И капли бусинками светятся, стекая. Тебе и в ливень не понадобился зонт, Ты без него идёшь счастливая такая.
Ночь. Луна. Серебристо повисли сосули, Снег на ветках лежит, наклонившись курсивом. И таинственный свет льётся шёпотом в лунной лазури, Всё, казалось бы, просто, если б не было просто красиво.
В сорок пятом году отгремела война, Отшумели военные грозы. Всем обязан тебе, фронтовая жена. Помнишь бой у сгоревшей березы?
Предрассветный туман разливался окрест, В тишине спали маки и розы. Но уже полыхал атакованный Брест, И как свечи горели берёзы.
В трёх верстах от войны окопался наш взвод, Там, где нет даже места на карте. Перед бруствером смерть, за спиной небосвод, И восход как заря на закате.
Кто же знал, что во всём превосходит нас враг- По три танка с крестами на брата. Где был вырыт окоп, появился овраг; И утрата, утрата, утрата…
Сколько было в то утро фашистских атак, Знать не знали кукушкины слёзы. Где застава была, там теперь пустота, Ни одной уцелевшей берёзы.
От снарядов растерзанной гибла земля, У бойцов к ней, как к матери жалость. И сжималась бронёй окружений петля, И страна всё сужалась, сужалась….
Небо падало вниз, нечем было дышать Из-за копоти, дыма и смрада. У безжизненных тел билась в муках душа - Это было исчадие ада.
Мы держали плацдарм, выбиваясь из сил, За пределом немыслимой грани. Раскаленный свинец ноги мне подкосил Я шрапнелью был в голову ранен.
Пал, уткнувшись лицом в молодой березняк, Я забредил мольбой о высоком. И, хватая губами прохладный сквозняк, Упивался берёзовым соком.
Не надеясь, что ангелы могут спасти, Крикнул роте: « Прощайте, ребята»! Кто-то всё-таки смог до меня доползти; Всё кругом было кровью объято.
Рядом бил пулемет, надрываясь взахлёб, Пушки «ухали» стоном набата. Тот, кто ласково мне перевязывал лоб Прошептал: «Я сестра медсанбата.
Милый мой, потерпи, я сейчас помогу, Отползём вместе из-под обстрела». Как хотелось нарвать ей цветов на лугу, Но кругом всё горело, горело…
Мы ползли… Нет, сестричка тащила меня, По траве сапогами измятой, Почерневшей от пепла, сухой от огня, Всё же пахнущей чайною мятой.
Где-то рядом должны быть медпункт и санчасть, Знали, что не отступят ни пяди. Я был счастлив, что жив, и что смог повстречать Её русо-кудрявые пряди.
Много дней мы вдвоём пробивались к своим Силы были уже на исходе. Ведь, казалось границу страны отстоим, Но войска всё отходят, отходят…
Так случилось, войною любовь рождена. В урагане смертельного круга. Ты и нынче моя фронтовая жена, Боевого солдата подруга.
Обелиск. Две берёзы. Вот наша скамья. Как прекрасна под Брестом погода! Мы из двадцать второго июня семья, Из боёв сорок первого года.
