Какая же загадочная, ветреная ночь С оттенком серебра в подлунном свете. Ты можешь всё, пожалуй, превозмочь, Ах, ночь – ты за грехи мои, за шалости в ответе.
Норд-ост, по-балтийскому, жгуч и суров, Он дарит влюблённым по розе ветров. Здесь белые ночи и будние дни, Здесь люди и сфинксы - загадки одни,
Скульптурой шедевра застывший прибой, Клинок Петропавловки, рвущийся в бой. Здесь помыслы храмов извечно чисты, Здесь счёты не сводят, а сводят мосты.
«Гром-камень» волной над Сенатской восстал, Вздыбившись, со всадником взмыл пьедестал. Здесь символ побед - Монферрана свеча, Окно прорубив, здесь не рубят с плеча.
Над Зимним дворцом дух Франческо Растрелли, На Невском есть память про смерть при обстреле. Здесь время на шаг от эпох впереди, Здесь слёзы войны, а не просто дожди.
Под пасмурным небом блестят купола, Как будто эскадра в залив поплыла. Здесь музыка храмов в органах звучит, Здесь стук метронома минуту молчит.
Парит над Невой величавый Исакий, Хлеб кушает каждый, блокадный – не всякий. Здесь кровью людскою свобода добыта, «Никто не забыт и ничто не забыто».
Бессмертными строчками, из-под пера, Воспел гений Пушкин творенье Петра. Здесь золото храмов, здесь триптихов град, Здесь Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград.
В кого он, этот мир? В тебя или в меня? Или на нас обоих непохожий? Он незаметен из-за суетности дня И мимолетен, как нечаянный прохожий.
Взгляни внимательней, слегка остановись, Уравновесь свои возможности и спросы. Не небо в клетку, а лазоревая высь И звёзды в сумерках как утренние росы.
Всмотрись как радуются шустрые стрижи Играя с радугой-дугой под облаками. Прекрасно всё вокруг, не правда ли, скажи? Тогда воспользуйся погожими деньками.
Стряхни с уставших глаз мирскую суету, Предайся слабости своей сиюминутной. Мечта как бабочка порхает на свету Над скукой будней из мозаики лоскутной.
Жизнь повседневная - причудливая вязь, Не превращай её в расставленные сети. Пройди уверенно по ней, не торопясь, Она и есть как нечто лучшее на свете.
В кого он, этот мир? В тебя, в меня, в него? В какие одевается одежды? Пусть профиль его скрыт за пологом снегов, Он так похож на парусник надежды.
Искусство в массы, а не массовость в искусстве, Оно есть хлеб духовной пищи для людей. Его отличие от зрелища лишь в чувстве - Нет чувств, не майся в череде очередей.
«Искусство- скажут нам, - принадлежит народу», Его призвание - отечество сплотить. Народ бесплатного его не видел сроду, Владей искусством, если сможешь заплатить.
Дорога. Рельсами разрезана река; Как больно жить, познав её безмолвный крик. Но может там, где есть просвет сквозь облака, Ждёт поворот, а не безумия тупик.
Под стук колёс вагон качается слегка, Плацкартный полнится испаринами лет. Там, впереди, безвестность цели, а пока На скорый поезд непросроченный билет.
Преграда держит две поверхности воды Порознь, опутав частоколом рваных шпал. Одна из них давно закована во льды, Другая - в снег. И всё же теплится запал.
Но нет течению обратного пути И не прорвёт плотину давности поток. Экспресс на стыках вторит грешное «прости», Спеша вперёд, но не в тупик, а где итог.
Знакомых лиц нет в провожающей толпе, Как нет, по сути, остановочных платформ. С перрона всем, кто вспрыгнул в общий и в купе, Мерцая мглой фонарный светится плафон.
Не зря придуманы над пропастью мосты; Состав и все, кто в нём, уже на берегу. Вдали виднеются встречающих цветы И тот, кому за жизнь пожизненно в долгу.
Локомотив, скрипя нутром, убавил ход, Из уважения чуть-чуть притормозил. Но машинист отдал команду на проход, Боясь просрочить, пассажиров увозил.
Прибавить бег его не дрогнула рука, Он к повелению всевышнего привык. А где-то всхлипнула отчаянно река, Туман с росой полёг слезами у травы.
Развилки блеск. На стрелке жёлтые огни - Примета станции конечной узловой. Здесь можно вырваться из круга западни И повернуть назад по ветке кольцевой.
Казалось, вот он - долгожданный путь домой. Вскричали путники счастливое: «Виват!» Не повернув, промчался поезд по прямой И в этом стрелочник обычный виноват.
День заспешил уйти в предчувствии лампад И лик святой явился с бликами икон. Пылало зарево в том месте, где закат И до него один, последний перегон.
Тот, у кого в руках ключ жизни и судьба Благоволил предупреждающий гудок. Вода, огонь, оркестра медная труба И надвигающийся к сердцу холодок.
Кто не хотел спешить, святого стан обвив Молил, в надежде, что в оставшемся пути Кондуктор высадит, экспресс остановив, Чтобы пешком куда положено дойти.
Давно не слышен нервный грохот эстакад И не спешит водитель фуры на обгон. А впереди с венками, взятый напрокат, Под звуки реквиема движется фургон.
В подлунном мире жизнь размеренно плыла, Дела, заботы –всё мирская суета. И только те, по ком звонят колокола Нашли вконец свои бессменные места.
Свет промчавшихся фар вырвал из темноты, Незнакомку в осеннем пальто. Из-за памяти лет шла навстречу мне ты, Прикрываясь намокшим зонтом.
Над зеркальностью луж силуэт твой парит, Как свечи недоступный мираж. То затухнет во тьме, то опять загорит, Оживляя ночной антураж.
От меня до тебя сто неполных шагов, Измеряющих силу любви. Через ширму дождя, в рампе ярких кругов Луч твой лик ореолом обвил.
Ближе, ближе.., я вижу родное лицо. Свет притух; полумрак как вуаль. Блеск руки - обручальное, будто, кольцо, На плечах вязью лёгкая шаль.
Вот уже различимые в профиль черты, Вздёрность губ меж овалами щёк. И походка - без спешки и без суеты, И знакомое что-то ещё.
Ты сегодня такая же, как и тогда, Волос прядью свисает с виска. Только кажешься мне чуть другой иногда; Вот и локон не в три завитка.
Вспыхнув, твой силуэт погрузился во тьму, Ну а я – в те далёкие годы. Много лет пронеслось, не дай бог никому Пережить лихолетий невзгоды.
Мы, почти что, ровесники были с тобой, Я постарше, а ты, так была молода. Небосвод был над нами - шатёр голубой, И дурманила пряно полынь-лебеда.
Школьный бал и тебе нет семнадцати лет, Я с повесткой - армейский призыв. Уже завтра помашешь косынкой мне вслед На перроне, глаза прослезив.
Миг разлуки непросто порой превозмочь- Наши помыслы были легки. Мы любили и в эту последнюю ночь Знали счастье и были близки.
Мама, папа, простите, что были одни До утра, ожидая без сна. Только именно в эти счастливые дни Начиналась в Афгане война.
А потом, ограниченный войск контингент, Краткий курс молодого бойца. Марши автоколонн, раскалённый брезент, Клятва выполнить долг до конца.
Мне хотелось, как папа, разведчиком стать, Бить врага с автоматом в руках. Он меня научил говорить и читать На пушту и дари языках.
Первый бой и десант к кишлаку Шинкарак, Разведвзвод взял высотку у грота. Выбит был из-за гор наседающий враг, Но погибла девятая рота.
Под огнём моджахедов солдаты ползли, До костей обдирались как в тёрке. Своим телом и сердцем в груди берегли Фотоснимки родных в гимнастёрке.
Мы безусые были, совсем пацаны, Боевых не имели наград. Ждали дембеля, чтобы вернуться с войны В свой далёкий родной Ленинград.
Все два года, почти что, бои да бои, В передышках досуг тыловой. Письма маме писал, ждал ответы твои В адрес части своей полевой.
Оставался до осени маленький срок, Мы все ждали последнего сбора. Но судьба напоследок нажала курок В катакомбах пещер Тора-Бора.
С перебитой ногой и ранением в грудь, Я проход в скалах к выходу рыл. Между трупами полз, среди каменных груд, И от боли судьбу костерил.
Как же часто нас в жизни преследует рок, Нет нужды по нему причитать. Я неплохо усвоил отцовский урок, И мечтал переводчиком стать.
Видно, мама моя, Бога стала молить И сыночка смогла уберечь. Меня «дух» подземелья хотел пристрелить, Но услышал афганскую речь.
Как потом я узнал, в этом жарком бою Много наших ребят полегло. Души павших друзей в журавлином строю Улетели, лишь мне повезло.
Помню, как получил в зубы сильный пинок, Окровавленный сорванный бинт, Стук цепей кандалов у стреноженных ног И тоннелей ночной лабиринт.
Много месяцев долгих в застенках тюрьмы, В душной яме темницы –зиндана, Всё казалось могилой и царствием тьмы, Но свобода приходит нежданно.
Без надежды на то, что из плена спасут, Я конвой попросил, осмелев, Привести меня в штаб, где Ахмад шах Масуд, Командир ихний, «Панджшерский лев».
Я хотел за себя и других попросить, Чтобы участь облегчить в плену. Побатрачить в соседний кишлак отпустить, Искупить все грехи за войну.
Он заметил, что я не по возрасту смел, И советского лучше убить. Но за то, что был ранен и выжить сумел, Приказал переводчиком быть.
С того дня в штаб охранник меня приводил, Когда пленных вели на допрос. Я на русский с афганского переводил, «Шурави» задавая вопрос.
Как же я пожалел, что остался живой, Видя их осуждающий взор. Проклинал этот час для себя роковой, Я изменник, а плен, всё равно, что позор.
Я уже не считал годы, месяцы, дни, Имя, внешность и веру сменил. Лишь остались от Родины фото одни, С них твой взгляд меня к дому манил.
Долго был батраком у афганских племён, Перепроданным несколько раз. И почти позабыл, что когда-то пленён, Лишь любовь от беспамятства спас.
Здесь замедлился, будто бы, времени бег, Но его снова случай прервал. Русских пленных увёл в Пешавар Аслам Бек, Сквозь Хайберский проход – перевал.
Так судьба завела в Пакистан и Иран, В рабство власти пуштунских вождей. И понёс меня ветер по множеству стран, Как песчинку в пучине людей.
Было страшно вернуться в Советский Союз, Плен солдатский - дорога под суд. Сцену поднятых рук со словами «сдаюсь» Вряд родители перенесут.
Будь ты проклят, мой жребий, афганский изгиб, Искалечивший тело и дух. Ведь о тех, кто в плену, и о тех, кто погиб Запрещалось рассказывать вслух.
Русский пленный за жизнь поплатился вдвойне, Рассчитался ценой дорогой. Мне хотелось родным рассказать о войне; Лучше я, а не кто-то другой.
На афганской войне страшна кровная месть, Где костры из солдатских костей. Мы однажды с надеждой услышали весть Об уходе советских частей.
А потом, понеслась новостей череда, Что не стало советской страны, Что случилась с Россией большая беда; Сводки будто с гражданской войны.
Мы боялись возврата с повинной назад И скрывались подобно зверью. Всё же я оказался по-взрослому рад, Дать газете своё интервью.
Через несколько дней консул мне позвонил, Попросил точно имя назвать. Объяснил, что России я не изменил, Обещал о семье всё узнать.
Почти год мне пришлось документ ожидать, Вместе с фото родителей, брата. И скупые слова - как вам их передать - «Все погибли в Москве от теракта».
И ушла вся земля у меня из-под ног, Смысла не было, будто бы, жить. Я на свете остался совсем одинок, Кроме встречи с тобой, чем теперь дорожить?
Все формальности долго ещё проходил; Я был подданным их короля. По бескрайним морям мой ковчег бороздил, Наконец показалась земля.
Путь обратный на Родину слишком тяжёл, Кровью демон его окропил. Двадцать лет я домой обездоленный шёл И на берег родимый ступил.
Дождь. Мне город, промокший, не рад, Львы суровые ночь стерегут. Провожал на войну колыбель-Ленинград, Встретил пленного Санкт-Петербург.
Бег машин, как поток в недрах бурной реки, Разделил параллель берегов. Сто неполных шагов – как они далеки, Нет друзей, впрочем, нет и врагов.
Ливень времени лет здесь следы мои смыл, И сейчас льёт, о чём-то скорбя. Повстречаться бы с ней - вот мой жизненный смысл; Наконец-то я вижу тебя!
Мы почти поравнялись. Как сердце стучит. Вот сейчас ты узнаешь меня. В этот миг я услышал, как кто-то кричит, И себя и погоду кляня.
Сзади женщина быстро меня обошла, Её губы, волнуясь, дрожали: «Дочка, здравствуй, как долго тебя я ждала». -«Здравствуй, мама. Мой рейс задержали».
Проходя мимо них, я ускорил свой шаг, Что ж, ошибся, а всё-таки жаль. «Ой!» - воскликнула дочь. Я успел кое-как Подхватить с её плеч, обронённую шаль.
«Извините». – «Спасибо»- и весь разговор, Продолжать больше не было сил. Вдруг меня обожгло - старшей женщины взор Меня, молча, глазами спросил.
И, вглядевшись в лицо, я другие узнал, Тоже близкие сердцу черты. Я девчёнкой подругу свою вспоминал, Здесь увидел её, но иной красоты.
А она: то посмотрит на дочку свою, На меня, потом, бросит свой вгляд. «Поддержи - прошептала - я не устою», Отшатнувшись внезапно назад.
Дочь прижала её и рукой обняла, Я в асфальт, будто вкопанный, врос. Видно мать про меня уже всё поняла, Получив мой ответ на безмолвный вопрос.
С чувством горькой вины улыбнулась она; Грудь у раны под клещами сжалась. Раньше знал по глазам, что в меня влюблена, А теперь видел в них только жалость.
Растворившись, надежда слезою стекла, Брызнул искрами внутренний враг. Будто сдвинулась пуля и в сердце вошла; Дальше всё. Бессознательный мрак.
Открываю глаза: я в больничной палате. Вышел целым из прошлого сна. Слышу голос ( две женщины в белом халате): «Это дочка твоя; я - любовь и жена».
Пожар безнравственности жгёт добро и зло, Свобода совести – ответственный урок. Влюбиться в Русь - воспеть крестьянское село, И милосердным быть весь свой последний срок.
Судьба людская в сложностях материй, Как трудно выбрать путь-дорогу на распутье нам. Всем предстоит прожить прощание с Матерой, Но невозможно распрощаться с В. Распутиным.
Любовь моя, побудь ещё со мной, Я не хочу с тобою расставаться. Ты как подснежник раннею весной, Сквозь снег спешишь из темноты прорваться.
Ты как вода в замёрзшем роднике, В оркестре - голос тонущей свирели. Моей руке тепло в твоей руке, Глаза мои в твоих глазах сгорели.
Остановись, не говори – прощай, Не рви любовь с калины алой кистью. В холодный дождь свой взгляд не превращай. Не улетай под вихрь сухих осенних листьев.
Ты запоздалая, но вешняя весна, В цветных черёмухах и ароматах мая. Впервые образ твой пришёл ко мне из сна И без него я не живу - я только маюсь.
Не уходи, где мрак, туман и льды, Попробуй вырваться из замкнутого круга. Еще остались от любви следы, Они готовы нам помочь согреть друг друга.
Родная, подожди, не покидай, Не торопи оставшееся время. Я так прошу тебя, постой, не увядай, Искру надежды высекает вера в кремень.
Боготворя тебя, тебя благодарю И нежные твои целую руки. Отдав тепло, я для тебя сгорю В одно мгновение, не выдержав разлуки.
Пусть нелюбимым буду, боже, ну и пусть, Мне хорошо с тобой в сиреневом саду. Пройду аллеей рядом с милою свой путь И вместе с ней в небытие потом уйду.
Гитара на стене, вздыхая, скажет: Ты не играл со мной почти сто лет. Оставь на время интернет и гаджет, И спой друзьям своим придуманный куплет.
Стряхни пыльцу, погладь лады у грифа, По струнам пальчиками ласково пройди. Возьми аккорд и станет песней рифма, А сердце вновь забьётся молодо в груди.
Это слово «война» Режет слух, ранит грудь - В ней страдания, тяготы, беды. Друг хлебнул их сполна, Положив ратный труд На алтарь жертв во имя Победы.
Друг горяч был и смел, По-мальчишески прост: Если прав - не уступит ни шагу. Он в атаке умел Первым встать в полный рост, Вскинув свой ППШ словно шпагу.
И откуда же в нём Риск и храбрость брались? С виду паинька, парень-рубаха, Но под шквальным огнём Друг был как фаталист- Рядовой без упрёка и страха.
Был готов ко всему Перед властью свинца, Даже гибель и та не преграда. Так хотелось ему Отомстить за отца, Что погиб у руин Сталинграда.
Той весной другу шёл Девятнадцатый год, В снах он видел ребячью ватагу. Был безусым ещё, Но за взорванный дот Заработал медаль «За отвагу».
Ранним утром наш взвод Стерегла тишина, Распорядок привычный ломая. И, казалось, что вот Завершилась война С наступлением первого мая.
Но обманчива тишь Фронтовая у сна С необычной зарёй голубою. Солнце сбросила с крыш Разрывная волна, Когда взводный скомандовал: «К бою!»
Выбивали с трудом Группы «Ваффен – СС» С чердаков, из подвалов и схронов. Дзотом был каждый дом, Немцы шли на эксцесс - В упор били из фаустпатронов.
Взвод весь день очищал От фашистов квартал С домом Гиммлера в центре Берлина. Голос друга звучал, Но потом перестал. Было слышно, как ухнула мина….
На него налетел Фриц - стал горло сжимать, Оба в схватке сошлись рукопашной. Друг всего лишь хотел Посчитаться за мать, Искалеченной бомбой фугасной.
Смерть следила со стен Кто кого пережмёт. Но фашист тяжелей был, зверюга. Где-то рядом совсем Хлестанул миномёт И эсэсовца сбросило с друга.
Взвод за другом шёл вслед; Впереди, за углом Уже виден был купол рейхстага: Обгоревший скелет Превратившийся в лом, Но ещё без победного стяга.
Пятьсот метров всего - Площадь с боем пройти; Пядь земли от разрывов дрожала. Из живых никого И лишь в центре почти Немка с дочкой трёхлетней бежала.
Взрыв не дал добежать До укрытия им, Обе рядом с воронкой упали. Друг не смог больше ждать, В мыслях мигом одним К ним рванулся в бесстрашном запале.
Изрыгали огонь Жерла тёмных бойниц, Раскалённые пули свистели. Что есть силы бегом И не кланяясь ниц, Друг стремился к назначенной цели.
Жизнь у немки прервал Крик, застывший в устах. Взор в мольбе устремился к кому-то. Друг их двух прикрывал Телом, слыша в ушах Одно слово немецкое «муттер».
Почти не было сил, Как и не было слёз. Снайпер в голову друга поранил. Он девчушку схватил, С поля боя понёс, Находясь в шаге к гибельной грани.
Кровь во впадинах щёк Запеклась на ветру, Боль утрат - друг войной обездолен. Ему надо ещё Отомстить за сестру, Со Смоленщины угнанной в Дойчланд.
Взвод товарища нёс, Как в парадном строю. Он лежал на полотнище флага. Чуть дыша, произнёс: «За победу свою Распишусь на колоннах рейхстага».
Сегодня так редка в миру благая весть, Ведь сколько жизней без вины уносит ветер, Давайте жить, чтобы нести наш общий крест, Молиться за всех нас на том и этом свете.
Copyright: Сергей Ащеулов, 2013 Свидетельство о публикации №113123003602
Уходит лето (видно так решила осень), Не попрощавшись, даже не предупредив. Оставив в память о себе лишь зелень сосен, Да грусть дождей в слезах плакучих дивных ив.
Уходит лето, следом девушку уводит Под шорох листьев, исполняющих ноктюрн. Финальный бал любви, которым верховодит Всё та же осень, в сшитом платье от кутюр.
Как жаль остаться и без девушки и лета, Уже известно, что там будет впереди. Холодной осенью весна для первоцвета; За летом вслед любовь моя не уходи.
Ащеулов, СергейИванович (1948-). Был день войны… : сборник стихов : [16+] / СергейАщеулов. - Санкт-Петербург : Образ современного писателя, 2020. - 102, [1] с.; 21 см.; ISBN 978-5-4391-0597-7 : 30 экз.ещё
Ащеулов, СергейИванович (1948-). Суть любви солона : сборник стихов : [16+] / СергейАщеулов. - Санкт-Петербург : Общество литераторов России "Образ современного писателя", 2020. - 138, [1] с.; 20 см.; ISBN 978-5-4391-0625-7ещё
